А у нашей калитки уже остановился мальчишка в ковбойской шляпе, чуть не теряя брюки от неистового волнения, и наконец, спасибо молочнику, который после нас услужливо завернул к нему, — старик Адамс. С набором щеток и исполненный решимости тут же лично все погасить.

Я попыталась отговорить его — куда там! Ему тоже было что порассказать о пожарных. Не хочу же я, сурово вопросил он, чтобы со мной приключилось то же, что с его сестрой Минни в Эссексе, верно? «Вызвала их, потому как у нее керогаз полыхнул, выбежала их встретить, а дверь и захлопнулась. Так прежде чем она успела, предупредить их, что задняя дверь открыта, — сказал он, эффектным жестом бросая щетки в камин, — они уже похватали свои топоры и набросились на дверь, точно стадо кенгуру».

Нет, этого я не хотела. Однако я не хотела и чтобы Чарльз со стариком Адамсом чистили трубу. Но это испытание меня не минуло.

На протяжении этой операции солнечного настроения поубавилось. Старик Адамс послал Чарльза наружу взглянуть, не высунулась ли щетка из трубы — он уже навинтил пятнадцать удлинителей; и если наша труба длиннее, так он китаец. Ну и рассердился, когда Чарльз, вернувшись, сказал, что она не просто высунулась, но поникла над крышей, как увядающий подсолнечник, а на дороге собралась толпа и смотрит на нее.

—Дурачье, — сказал старик Адамс, вытаскивая щетку как мог быстрее. — Жалко, что она не стукнула их по дурацким башкам и не вышибла им дурацкие мозги.

Ну и я не взвыла от смеха, когда они с Чарльзом влезли на крышу и на всякий случай вылили в трубу пару ведер воды, предварительно аккуратно запихнув пару мешков в камин, чтобы вода не вытекла в комнату, а затем победоносно вернулись, забрали мешки, и она вытекла.

И Чарльз был просто поражен, когда я пожаловалась.

—Ради всего святого, что такое капля воды в сравнении со спасением семейного очага и дома от огня? — С этими словами он мужественно шагнул в камин и заглянул в трубу, удостоверясь, что все в порядке.

Все и было в порядке. Но два часа спустя, как только я все убрала, вычистила и взвешивала, хватит ли у меня сил пообедать, семейный очаг и дом снова загорелись.

На этот раз мы вызвали пожарных. Все свелось к тому, что сажа, накопившаяся на каком-то там выступе, была подожжена горящей бумагой. И они ограничились тем, что с помощью специального зеркала установили, где именно горит, счистили сажу особыми щетками и залили водой.

Выпив чаю и успокоив нас сообщением, что лет через пять сажа там опять накопится и, возможно, загорится, но чтобы мы не тревожились, а сразу их вызывали, пожарные удалились восвояси, оставив после себя — если сосчитать до десяти и взглянуть на вещи шире, спокойнее, практичнее — кавардак, лишь немногим превосходивший тот, что оставили после себя Чарльз и старик Адамс. Как сказал Чарльз: «Во всяком случае, мы знаем, что дымоход теперь прочищен».

После всего этого какой радостью было на другой день поехать в питомник забрать кошек.

—Добрый воздух старой Англии, — сказал Чарльз, глубоко его вдыхая, пока мы ехали туда. — Добрый старый Соломон, добрая старая Шеба! Просто замечательно, что мы едем за ними, верно?

Да, замечательно. Всегда, собираясь в отпуск, последние несколько дней мы твердили, что окончательно свихнемся, если нам придется терпеть их лишнюю минуту. Всегда, когда мы везли их в Холсток и Соломон тоскливо завывал в своей корзинке, а Шеба в своей словно бы декламировала стихи, мы говорили, что сойдем с ума, если будем вынуждены их слушать еще милю. И всегда, едва мы возвращались в пустой коттедж и видели трогательные напоминания о их жизни с нами, мы испытывали непонятную печаль.

А трогательных напоминаний хватало. Например, пятнышки на стене гостиной — сочные, в окружении мелких брызг, — где в летние вечера Соломон прихлопывал комаров. Такие же пятна в свободной комнате, где Шеба, не желая ему ни в чем уступать, сидела на двери и била комаров на потолке. Дорожка на лестнице — купленная меньше года назад, хотя по ее виду вы бы об этом никогда не догадались, после того как четыре пары счастливых лапок придали ей мохеровый облик. А в одном месте на верхней ступеньке две пары счастливых лапок (Соломона) проделали сквозную дыру. Ванна... Если бы ее чистили десять раз на дню (а иногда почти столько раз ее и чистили), все равно хранила бы цепочку следов, петляющих по краю, а дно ее больше всего напоминало берег заводи, куда приходят пить слоны.

К тому времени, когда я завершала мемориальный обход комнат, высыпала землю из покинутых ящиков и убирала их миски, у меня только что слезы не катились по щекам. К тому времени, когда мы уже где-то отдыхали и расстояние придавало им особую прелесть, что, как ни странно, всегда бывает с сиамскими кошками, они уже виделись нам безупречными ангелочками. Нам не терпелось получить известия о них — удостовериться, что они не зачахли, не простудились, не ушли в мир иной, не выдержав разлуки. А это, поскольку мы никогда заранее не заказывали номера в отелях и хозяева питомника писали нам «до востребования», вносило в жизнь немало дополнительных осложнений.

Возможно, во время наших заграничных поездок мы что-то и упускали в смысле достопримечательностей, но уж почтамты мы знаем досконально. Скажем, во Флоренции под старинной серой аркадой, где мы маячили столь упорно, что, могу поклясться, Чарльза уже принимали за призрак Данте. И в Гейдельберге, услышав от любезного молодого человека «найн», мы пошли к реке (Соломону и Шебе было тогда пять месяцев, и мы не сомневались, что их сердечки разбились и они умерли) и мысленно кинулись в ее волны. И в Париже, где пахнет (или пахло, когда туда заходили мы) перезревшим сыром. Там, прижимая платки к носу, мы день за днем доказывали, что нам должно прийти письмо, и когда оно все-таки пришло, служащий от облегчения горячо потряс нам руки сквозь решетку.

Известия, когда они до нас добирались, всегда были одинаковы: «С. и Ш. здоровы, едят как лошади и нисколько не тоскуют о вас». После этого, чувствуя, как с наших плеч скатываются Альпы, мы пошли и выпили на радостях.

Нет, возвращаться к кошкам было очень приятно. Даже когда мы свернули в ворота питомника и услышали деловитые завывания двух знакомых голосов, нас не пробрала дрожь. Даже когда мы увидели, что перед нами отнюдь не два истосковавшихся по дому существа, какими они нам рисовались, — когда Соломон прошел в конец их вольера, чтобы сообщить соседу сиаму в его шале, что он получит свое, если посмеет повторить это, а Шеба, томно возлежа в объятиях миссис Фрэнсис, сообщила нам, что она останется здесь: ей нравится, как тут кормят, — даже тогда мы продолжали чувствовать себя счастливыми, снова их увидев.

И пожар, и солнце, которым мы напитались, и иллюзия, будто от разлуки любовь крепнет, — все это ввергло нас в туманное состояние ума, в котором люди бегут покупать сиамских кошек. Если кто-то сомневается, что такое состояние возможно, я могу лишь сослаться на случай с моей знакомой. Старая дева пятидесяти лет жила одна и преданно ухаживала за собой. Спать ложилась неизменно в половине девятого, даже когда у нее были гости (если они засиживались, она вежливо их выпроваживала). После обеда лежала час, подняв ноги и закрыв глаза повязкой от света. А в ее доме царил строжайший порядок — под каждой безделушкой была фетровая подстилочка, вырезанная точно по форме основания — чтобы предохранять мебель.

И если она не пребывала в умственном тумане, когда купила сиама, то уж и не знаю, как это назвать. По ее словам, на нее что-то нашло, когда она увидела его темно-коричневую мордочку в витрине зоомагазина, ротик, разинутый в грустном «мяу». На самом-то деле он не мяукал, а орал благим матом, точно городской глашатай, как она поняла, едва вошла в магазин и очутилась с той же стороны стекла, что и он. Да, на нее, бесспорно, что-то нашло — она его купила, невзирая на это открытие.

Теперь она не ложится спать в половине девятого — в половине десятого она все еще тщится заманить Ланселота с крыши домой. Она не ложится отдыхать после обеда — ее слишком беспокоит, что там затевает Ланселот. Исчезли и подстилочки под безделушками, потому что никаких безделушек у нее нет. У нее есть только Ланселот. И хотя она заведомо души в нем не чает, но до сих пор понятия не имеет, как это произошло.